Набирал амплитуду взмах колыбели неистовый,
по-над бездной подвешенной
нашей вечной обители.
Мы смеялись без устали,
будто бы хотели уснуть,
а она смотрела на нас
и предлагала взгрустнуть,
роняя слезы ледяным хрусталем.
Пустота. Лондон, как и сызмальства чёрен.
Тенью в белой накидке прошла
и оставила мерзнуть.
Мы её ругали, такую несправедливую,
и уже не понятно, были страхи ли.
В очередной раз грустили,
за что же нам это?
А она улыбалась и в шерстяной, в квадрат,
плед, с головой укрывалась.

Кто-то верил в неё,
кто-то искренне считал её бредом,
и выдумкой дураков,
одни чувствовали её легкий перст,
другие падали от глубоких ран, в конце концов
для себя каждый решает, есть она или нет,
видел он те глубокие и холодные,
горячие, материнской любви полные,
глаза, или это так падал свет...
В потемках шли вдоль по стене,
не хватало только белой трости и черного пенсне.
Кто-то кричал "прости!"
А она почти умоляла,
"проснитесь!"
Почти что просила "хватит!"
"Я не в силах восполнить то,
что вы уже успели утратить".

А раньше, помнишь?
Хотя какое нам дело до бывшего,
лишь бы свою-то прожить,
себя-то потешить.
Нам бы реветь на холодных камнях,
греться бризом и ромом,
окуная ступни в песок,
провожать задумчиво паруса,
не особенно веря в хороший исход.
Нам бы плакать, от обиды, как в детстве,
искренне,
да плевать, что увидит кто-нибудь.
Снова грохот и шум - опять эти выстрелы.
На волнах, посмотри, качается,
бригантина расписная отчаянья.

©БиБрайт